Я хочу рассказать о профессоре Цезаре Петровиче Короленко, как о замечательном собеседнике, который покинул нас 14 июля 2020 года.

Мне повезло, со студенческих лет я учился психиатрии, клинической психологии и психотерапии на многочисленных беседах с ним, не по книгам, а именно на совместных беседах. Книги я, конечно, тоже читал, особенно «самиздатовские» переводы классиков психотерапии. У Цезаря Петровича была лучшая в городе личная библиотека классики психиатрии, психотерапии, психологии, современной философии и современной художественной литературы, правда на иностранных языках: немецком, английском, польском, чешском, сербскохорватском и других. На русском языке он литературу не собирал. Все работы на русском языке – это были книги, подаренные авторами, а их было не мало. Он был в хорошем смысле книжником – любил книги, читал ежедневно огромное количество страниц на разных языках, а утром, за стаканом кофе в своём кабинете погружался в разговоры, в которых обильно цитировал прочитанное.

(Я был единственным студентом 6 курса[1], которому разрешили пройти субординатуру по психиатрии и клинической психологии на кафедре психиатрии НГМИ, которой заведовал Ц.П. Короленко).

Утро всегда начиналось с длительной беседы после его коронного вопроса: «Что слышно?»

Я отвечал: «А слышно вот что!» и пытался сформулировать очередную тему беседы.

Его интересовало всё, но прежде всего не психиатрические или медицинские новости, а политические, культурные, социально-бытовые, и всякие разные истории о людях, их судьбах, проблемах.

Особенно его интересовало современное кино. Он ходил на закрытые просмотры и читал киносценарии, поэтому знал обо всех новинках. Мне тоже иногда удавалось проникнуть на эти закрытые просмотры, и тогда я участвовал в беседах с ним на равных, а не только, как слушатель «недоступного контента», как сейчас говорят. Особенно мне запомнились беседы с ним по французскому фильму «Татарская пустыня», где было очень выразительно показано, как длительное ожидание нападения вымышленного врага ломает психику элитных военных, преданных, может быть, чрезмерно, своему делу по охране родины от несуществующего врага. Запомнилась и беседа по югославскому фильму «Фюрер из нашего квартала» о бытовом фашизме, где несчастный и крайне невротизированный деревенский парень получает должность старшины в занятой немецкими оккупантами деревне, в которой всегда жил и всегда был осмеян всеми. С приходом фашистов у него появляется реальная власть и винтовка, и, казалось бы, что все деревенские должны были бы его беспрекословно слушаться. Однако на личностном «фронте» всё осталось без изменений. Люди прекрасно знали, кто он такой – неудачник.  Женщины его не любили, мужики над ним смеялись и издевались хлёстко по-деревенски. Тогда неудачник начинает злоупотреблять властью.  Местные жителя справедливо наказывают его, убивают как бешеную собаку. Но он в это время уже был «подданным Фюрера-Адольфа», и всю деревню расстреливают из пулемёта в назидание остальным.

На таких «не клинических примерах» с утра я постигал сущность психологических и психических расстройств.

Ближе к обеду начинались клинические разборы самых сложных пациентов, которых везли на кафедру со всей области. Его разборы напоминали «сюжеты» из трудной жизни людей в стиле А. Чехова: «Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа». Конечно, одновременно с этим были и блестящие чисто клинические, психосемиотические  интерпретации психопатологии, как сказал бы Вадим Руднев сегодня, с использованием, например, тончайшей диагностической нюансировки шизо-аффективных психозов Карла Леонгарда (психоз «Страха-Счастья», например), или тонкости различения «бредового восприятия» по Шнайдеру или по Груле, или «непроницаемость суждения для логических выводов и разубеждения», как  критерий Ясперса для бреда и так далее. В этих параллелях формировалась моя убеждённость, что в психиатрии должен быть не один язык, а много языков, или, как минимум, два, с целью «двойного описания» реальности в духе Грегори Бейтсона, о котором я узнал много позже.

В этих беседах формировалась моя убеждённость в том, что психотерапия – это не «лечение больного собственной личностью», собственным примером здорового поведения, мышления и чувствования.

Психотерапия – это лечение культурой, которая живёт в личности психотерапевта, ярко проявляется в родной речи, литературных сюжетах, мифологических мотивах, во всём богатстве языка и его адекватном использовании.

А в богатейшей культуре каждого народа имеются образцы разрешения практически всех базовых противоречий, конфликтов и межличностных проблем людей.

В этих беседах сформировался и основной метод моей профессиональной деятельности – «клинико-психологический подход», соединение клинического и феноменологического («психологического») подхода, который даёт эффект  «стереоскопического, двойного описания реальности», которое много позже получило название дианализ.

Я попробую воспроизвести наши беседы с Ц. П. Короленко с помощью одного воспоминания.

Кажется в году 1974, когда я уже закончил клиническую интернатуру по психиатрии, мы ехали с ним на поезде из Новосибирска в Москву на очередной съезд психиатров. Цезарь Петрович предпочитал тогда ездить поездом. Говорили, что он боится летать самолётами, но это была неправда, он летал  самолётами  на дальние расстояния до конца своей жизни. В 1990 году я летал с ним и женой Ларисой в США для изучения «миннесотской модели» лечения аддикции, и не приметил у него ни малейшего чувства страха. А железную дорогу он любил из-за спокойной и комфортной обстановки. Да, фирменный поезд «Сибиряк», СВ-купе на двоих, кондиционер работает бесперебойно, диваны, душистый чай в гранёных стаканах и медных «сталинских» подстаканниках. Не надо было никуда торопиться, остановки редкие, через каждые 4-5 часов, стук колёс… Обычно, то, что я видел, двое суток уходило на редактирование книги, диссертации и на разговоры.

В этот раз у Цезаря Петровича в руках была ранее запрещённая к изданию в СССР книга Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» на польском языке. Ему присылали много книг по психиатрии, психологии и художественную литературу из Польши его польские друзья, отрывая обложки, чтобы не раздражать таможенников на границе. И эта книга тоже была без обложки, карманное издание в мягком переплёте, страницы «разъезжались». Цезарь Петрович не переводил текст, а просто читал по-русски, останавливаясь, чтобы посмеяться, дать комментарий или выразить своё восхищение. Я до этого момента роман Булгакова не читал и слушал с громадным вниманием и интересом. Мы дошли до конца 8 главы «Поединок между профессором и поэтом», где описывались похождения Ивана Бездомного в психиатрической больнице. Вышли постоять в коридор. Был какой-то прекрасный летний вечер с багровым закатом: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…». Мы стояли у окна и беседовали.

  • В.Ю.: Цезарь Петрович, а ведь Булгаков нарисовал ваш портрет в образе «доктора Стравинского»!

  • Ц.П.: Я ещё не родился, когда Булгаков это писал.

  • В.Ю.: Я имею в виду типаж, как нас в школе учили – «типичный представитель». Вы – типичный представитель профессора психиатрии. Мне ваши ассистенты и доцент Шумилова часто говорили, что психиатры – это «аристократы медицины».  Я в это поверил. Быть психиатром, это – знать языки, быть философом, социологом, психологом и ещё терапевтом общего профиля по всем болезням.

  • Ц.П.: Шумилова Вам ещё не то наговорит, она очень эмоциональная и романтическая натура, влюблена в психиатрию, обожает своих пациентов.

  • В.Ю.: Но Вы же тоже любите своих пациентов – я это каждый раз вижу на клинических разборах.

  • Ц.П.: Я люблю с ними беседовать. Вы знаете, в психиатрии главное уметь беседовать, разговаривать, пытаться понять цели больных людей, расшифровать их желания и тайные стремления.

Я постарался описать нашу беседу такой, какой она была бы на самом деле, во всяком случае, похожей на реальную беседу. Конечно, у меня не было тогда никакой магнитофонной записи этого разговора, я не вёл конспектов, стенограмм или других коротких записей основных идей, как это я делал на лекциях Цезаря Петровича. Никаких письменных свидетельств этого и других разговоров у меня нет. Я воспроизвожу эту беседу по памяти через 46 лет. По моим наблюдениям, Цезарь Петрович с разными людьми разговаривал совершенно по-разному. Со мной он говорил так, как я описал выше. Он говорил со мной всегда на равных, что меня часто смущало и заставляло к новой беседе усиленно готовиться, т.е. много читать «дополнительной литературы».

Я ещё на первом курсе читал диалоги Платона, знаю, что Сократ никогда ничего не писал, он был против всяких записей бесед, которые убивали по его мнению сам дух диалогического размышления, а его ученик Платон по воспоминаниям составил целую библиотеку диалогов с Сократом, в которой подробно и глубоко отразил мировоззрение и моральную философию своего учителя. Я следую этому примеру, как ученик начальных классов диалогической философии.

Так чудесным образом совпало, что заканчивая эту небольшую статью о Ц.П. Короленко, которого я считаю «Человеком культуры в психиатрии», я посмотрел видеоролик А. Кончаловского «О пяти навыках культурного человека». Андрей Кончаловский на своей странице в фейсбуке[3], опубликовал свои рассуждения о пяти навыках людей культуры, что в полной мере относится к профессору Ц.П. Короленко:

  1. Не забывать каждый день читать книги, настоящие, бумажные, в переплёте, а не компьютерные версии.
  2. Стараться писать ручкой или карандашом красивым почерком. Качество слова, написанное рукой осознаётся не так, как напечатанное на клавиатуре – оно связано с чувствами, телесностью.
  3. Не бояться признаваться в том, что ты чего-то не понимаешь или не знаешь.
  4. Никогда не думать, что ты знаешь всё.
  5. Любить учиться – это самое важное. Как говорил К.С. Станиславский на исходе своей жизни: «Самое главное счастье в жизни – это учиться, узнавать». Тогда будешь культурным наверняка.

Я бы к этому списку навыков культурного человека в психиатрии добавил бы ещё несколько пунктов:

  1. Уважение, искренний интерес и желание понять людей иной культуры. Сначала хотел написать «толерантность», но этот термин сильно подпорчен сейчас.
  2. Мастерство рассказчика и умение увлечь слушателя за собой.
  3. Умение думать на разных языках.

Ц.П. Короленко, можно сказать, был «человеком мира», мог жить в любой стране мира и чувствовать себя в ней, как «в своей тарелке». Он любил погружаться в быт и культуру другой нации, другой страны, в другой язык. Помню, как он весело и артистично рассказывал на кафедре свои впечатления от посещения горных киргизов, когда ему, как важному гостю, пришлось съесть сырой глаз барана. После возвращения из Мексики он в мельчайших деталях рассказывал о дегустации текилы, которой тогда ещё не было в продаже, и никто не знал, что это за такой «сок голубой агавы». Специалист по сивушным маслам (его докторская диссертация) и мастер интроспекции, он живейшим образом описал свой психосоматический статус после дегустации так, что ему бы позавидовал гений устных рассказов Ираклий Андроников. Я бы не удивился, узнав, что в Японии он пробовал опасную рыбу фугу. В научной психиатрии его всегда больше всего привлекали кросс-культуральные исследования. Как я понимаю сейчас, именно в этих исследованиях он видел признаки научности самой психиатрии, когда в этих исследованиях смысл и значение симптома психического заболевания переставали зависеть «от местных особенностей» жизни больного, а были причинно связаны с теорией общей патологии.

Цезарь Петрович умел очень хорошо слушать и умел очень интересно рассказывать, привлекая внимание своих слушателей. Он никогда не читал лекции по бумаге или по конспектам, всегда смотрел на слушателей и улавливал мгновенные реакции на свои слова. На моей памяти он никогда не занимался тем, что называется психотерапией, имея в виду какой-либо вид, направление или «модальность психотерапии», и свои беседы с больными он не называл психотерапией. У него была «необъявленная психотерапия», а именно – целительная беседа с больным человеком.

В беседах один на один, он иногда говорил мне, что специально тренирует в себе навык думать на разных языках. Если удаётся одну и ту же тему продумать на 3-4 языках, то представление об этой теме очищаются от категоричности, от «речевых постулатов» и метафоризации, от теорий, которые в психологии, психотерапии и психиатрии всегда связаны с языком. В личном плане способность любое событие обдумывать на разных языках давало эффект спокойствия и мудрого отношения к реальной действительности.

Вот таким человеком культуры останется у меня в памяти профессор психиатрии Цезарь Петрович Короленко.

Ссылки и список литературы:

[1] В.М. Банщиков, Ц. П. Короленко, В.Ю. Завьялов. Эмоции и воображение. Москва, 1975

[2] В.М. Банщиков, Ц. П. Короленко, И. В. Давыдов. Общая психопатология (учебное пособие для студентов медицинских институтов). Москва. — 1971. — 176 с.

[3] А. Кончаловский «Пять навыков культурного человека» https://www.facebook.com/hashtag/выборкончаловского 1 мая 2020